Знаменитая киноэпопея Юрия Озерова вышла на экраны в 1985-м году. В ней снимались такие великие актеры как Йозас Будрайтис, Михаил Ульянов, Александр Филлипенко, Юрий Яковлев, Борис Щербаков, Александр Панкратов-Черный и другие. Музыку написала Александра Пахмутова, а песни исполнили Муслим Магомаев и Лев Лещенко.
Мне же довелось сняться в двух крошечных эпизодах в массовке. Было это в 1984-м году. Не знаю, как сейчас, а в те времена сниматься в массовке было достаточно выгодно. Платили за это 3 рубля в день, а потом и 5. ( Зарплата инженера тогда была 130 ). А если условия были суровыми, то и того больше. Но самым главным, конечно, были не деньги. Куда интереснее было попасть на съемочную площадку, увидеть процесс, а если повезет, то и кого-то из знаменитых актеров. Мне их увидеть не повезло. Единственной знаменитостью был вечно недовольный режиссер, а актеры, которым мы создавали фон, были совсем юными и неизвестными. В первой сцене они отмечали на ВДНХ выпускной, а во второй уже стояли в очереди, чтобы записаться на фронт.
Вот первая сцена. Герои радуются, отпускают шарики, а я прохожу где-то сзади, засунув руки в карманы:
Чувств по этому поводу я никаких не испытывал. Нас просто собрали на Мосфильме, выдали одежду того времени и привезли в автобусах на ВДНХ. И дальше ответственный за массовку приветливый человек Юрий Коняшин всем объяснил, кто куда должен идти и в какой момент. Ничего сложного и я эту сцену почти забыл.
А вот вторую я помню очень хорошо, словно это было не 35 лет назад, а вчера. Нас привезли на фабрику Красный октябрь. Из открытых окон доносились невероятно вкусные запахи шоколада и смотрели работницы. А мы выстроились в очереди к столам, за которыми регистрировали новобранцев в армию:
И теперь те же самые три товарища, что были на ВДНХ, стоят в очереди, а один из них читает стихи. А сзади снова мелькаю я на пару секунд:
К чему я это вдруг вспомнил? Ну, во-первых, режиссер попросил массовку, чтобы мы представили себя в предлагаемых обстоятельствах. И чтобы на лицах у нас было соотвествующее выражение и понимание ситуации. А во-вторых, мы это представили. Думаю, у любого нормального человека, который вспоминает страшные события той войны, и так отражаются на лице чувства, которые он испытывает. Но когда ты стоишь в очереди к столу, за которым сидят военные тех времен, и после этого стола тебя отправят на фронт, ощущения в разы сильнее. Я пытался представить, что чувствовали оба моих деда, когда стояли в такой же очереди. О чем они думали в тот момент. У меня не возникало каких-то конкретных ассоциаций и представлений. Я просто чувствовал, что еще вчера было солнце и радость, а теперь впереди пекло, огонь, чернота и полная неизвестность. Причем этот ад впереди имеет две площадки событий. На одной будет то, что случится с тобой. А на другой то, что случится с твоими родными. И ты будешь с ума сходить не зная, что происходит с ними и где они. А они будут с ума сходить по тебе. И это уже не фильм, а реальная история нашей семьи. Вот, что рассказывал мой отец:
"Осенью 41-го отец ушел в народное ополчение защищать Москву, а маму с нами, детьми, отправил в эвакуацию. По дороге наш эшелон разбомбили. Где уж ночью были взрослые, я не знаю, а маленьких детей, кто уцелел, отнесли и положили рядами на пол в каком-то здании. Мое первое в жизни воспоминание - яркий свет плафона матового стекла в глаза, рядом кто-то плачет, и мамы нет. Ужас! Потом отец рассказывал. Его, как образованного, назначили сразу командиром отделения пулеметной роты. В роте один взрослый, а остальные мальчишки . Декабрь, мороз под 40, Ельня, на отделение - 1 пулемет и 3 ружья. Постоянный артиллерийский обстрел и бомбы. В живых никто не пробыл больше нескольких дней. А когда через неделю приказали поднять отделение в атаку, отец , как командир, встал первым, и через короткое время получил пулю в живот. Так бы и замерз в снегу, но очнулся и, когда начал выползать, получил еще осколок в ногу.
А мы год были в Средней Азии, под Самаркандом. Отец весь год мыкался по госпиталям. Ногу чудом спасли и перед отправкой снова на фронт, ему дали отпуск после ранения. Он приехал к нам, и в конце 42-го мы все вернулись домой, а отец снова ушел на фронт. В три года очень много помнится о нашем житье в эвакуации. Жили мы в каком-то сарае с земляным полом недалеко от железнодорожной станции. Кода приходил состав, все хватали какие-то пожитки и бежали к поезду менять их на еду. Помню и как там было жарко, и как местные ловили в песке черепах и варили их, и как меня учили высасывать сладкий сок из стеблей джугары, и жеребенка Орлика, на которого меня сажал отец, бывший там с нами месяц отпуска. А потом , в Москве, 2 года черная тарелка радио, Левитан, военные песни, мы с сестрой одни дома, мама на работе. Однажды, уже в 44-м после очередного ранения, отец проездом был в Москве и днем заехал домой, но мы его не узнали и дверь не открыли.
Отец после второго ранения много лет страдал сильнейшими головными болями. Поэтому память о войне - это голод, страх, боль и холод. Когда в 46-м году отца отпустили из армии, мы с ним поздно вечером, чтобы не поймали, ходили на железную дорогу и набирали в ведра еще красный полусгоревший уголь, который выбрасывали из топок паровозов. Тем и топили печку. Помню, что в День Победы мама меня сонного, завернув в одеяло , вынесла на улицу смотреть салют. А отец в дни победы никогда ничего не праздновал, а только вспоминал погибших товарищей да беспощадность войны."
Я бы очень хотел, чтобы про беспощадность войны вспоминали не только те, кто ее прошел. Было бы здорово, если о ней бы помнили все, кто затевает новые войны. Кто устраивает провокации между мирными государствами и разжигает ненависть между братскими народами, которые в той войне бились вместе против фашизма. В мире нет ничего страшнее войны. И пора уже научиться любые международные проблемы решать мирно, а не при помощи угроз и дубин.
Свежие комментарии